29.04-08.05.17 г.
…Я стояла на гребне горы и слушала, как поёт ветер. Он выл, кружа ворохи ледовой крупы, которая стучала по заиндевевшей куртке и секла лицо. Я слышала, но видеть её не могла. В полной темноте давно сошедшей беззвёздной ночи я различала лишь заледеневшую острую грань гребня, обрывавшуюся по обе стороны от меня в бесформенную пустоту.
Никогда мне ещё не было так одиноко и холодно, как здесь, на завьюженном гребне, отданном во власть снежной бури. Где-то там, внизу, у северного горизонта я едва различала огни далёкого посёлка. Там были люди и тепло; там мерцал свет. Здесь же повсюду был мрак.
Свой единственный фонарик я отдала Лёше, напарнику, уже давно. Он с уставшим озабоченным лицом покрутился у станции, затем сполз на заснеженную стену и скрылся внизу в кутерьме метающихся и переваливающих через грань гребня льдинок. Ореол фонарика угас. Лёша должен был поднять наши рюкзаки и убедить подняться сюда Диму, нашего третьего участника группы. С тех пор прошло уже более часа.
…Перед этим очень долго, три часа кряду, Лёша с Димой пытались вылезти отвесный внутренний угол, заснеженный и покрытый коркой льда. Сначала вверх ушёл Дима, но, устав и истратив все закладные элементы, он расклинился в обледенелой трещине в качестве самой крупнокалиберной закладки и позвал на помощь Лёшу. Три часа кряду я стояла на крошечном пятачке под стеной, страхуя товарищей и ловя падающие сверху снежные снопы, сбрасываемые вниз ребятами, и потоки холодных капель. Они стучали по каске, лились по одежде и стекали по мокрым, грязным перчаткам. Меня давно трясло, руки онемели и опухли от сырости и холода. Сгустились сумерки, а за ними спустилась ночь. Парни меж тем продолжали работать без фонариков.
Наконец спустившийся вниз Дима был вконец измотан, он тряс опухшими кистями рук и прятал их в вымокшую одежду в тщетных попытках согреться. С посеревшим от усталости лицом он лишь объяснил, что Лёша смог выйти ещё выше, но попытки докричаться до него успехом не увенчались: за перегибом рельефа не слышно команд. Верёвка, кажется, закреплена, и мне надо срочно идти вверх и вернуть сюда Лёшу, чтобы остановиться прямо здесь, на крошечном пятачке под стеной, на ночёвку, потому что он, Дима, уже не в состоянии идти вверх.
Больше от него я ничего не смога добиться. Мне нужно было связаться с базовым лагерем и описать, в каком месте маршрута находится «Беркут-9», но на вполне резонный вопрос: «Дима, скажи, где мы?», он лишь кричал срывающимся голосом: «Мы в полной *опе!», и ничего более.
Поэтому я, оставив рюкзак, ушла в поисках Лёши вверх, в обледенелую щель, которую очень непросто оказалось пройти даже на двух жумарах с педалькой. Отыскавшийся наконец за перегибом гребня Лёша, выслушав меня, отказался ночевать внизу и отправился к нижней станции за нашими вещами и Димой, забрав у меня единственный фонарик и оставив меня одну на гребне.
Сможет ли Лёша убедить Диму выйти вверх по верёвке? Хватит ли у них сил подняться самим и поднять всё снаряжение, а также выбить из скалы «железо»? Об этом думала я, стоя на замёрзшем гребне в ожидании появления заветного света фонаря.
И ещё я вспоминала о том, как мы дошли до этого.
А начиналось всё так…
